Романы. Рассказы - Страница 113

К оглавлению

113

Узнав, что Сирануш ожидает ребенка, Апет пришел в неистовый восторг и, обняв ее, долго кружился по комнате, а однажды ночью, лежа рядом на кровати, стал строить планы: «Если у нас будет сын, то мы назовем его Мурадом. Помнишь, каким смышленым парнем был твой племянник?.. Ох, и сын же будет у нас с тобой, Сирануш! Сильный, смелый, как его дядя Гугас. Если же дочь…» На этом слове Апет осекся, он почему-то был уверен, что у них непременно будет сын. Сирануш сказала тогда: «Если же будет дочь, мы назовем ее именем твоей матери — Заназан».

Мечты их сбылись, у них родился сначала сын, потом дочь. В дом пришла радость. Сирануш часто сравнивала свое детство с детством Заназан, но разве можно сравнивать несравнимое? Ее дочь росла очень живой, развитой девочкой. Ей неведомы были страшные законы прошлого, она понятия не имела о затворнической, бесправной жизни армянки. Заназан даже не хотела верить рассказам матери о былом. А ее Мурад? Разве не оправдались мечты Апета? Да, она была счастлива по-настоящему, и источником ее большого счастья были Апет и ее дети. Счастливы были и все вокруг. Народ выпрямил спину, люди работали в полную силу, строили новую жизнь. Повсюду можно было видеть улыбающиеся лица, слышался звонкий детский смех. И вдруг — снова война… Жили люди мирно, никому не мешали, не зарились на чужое добро, так почему же помешали их счастью?

Сирануш повернулась на другой бок, стараясь отогнать от себя воспоминания, связанные с войной, — уж слишком тяжелы были они. Апет и Мурад уехали на фронт. Сирануш осталась одна с дочерью-школьницей. Сколько слез выплакала она, сколько перенесла горя и тревог, пока дождалась светлого дня победы! Разве об этом словами расскажешь… Судьба пощадила ее — Апет вернулся домой невредимым, Мурад отделался небольшой раной. А сколько матерей, жен и детей не дождались своих… Ох, лучше не думать, не вспоминать прошлое…

В комнату влетела струя прохладного воздуха, под окнами зашелестели листья тополей. Сирануш посмотрела в окно — луна исчезла, звезды, потускнев, одна за другой потухали на высоком небе. Начинался рассвет. Она с головой укрылась простыней, закрыла глаза и вздремнула, но в ее утомленном мозгу еще долго без порядка и связи громоздились картины прошлого, обрывки отдельных воспоминаний. Во сне Сирануш то хмурила брови и стонала, то улыбалась светлой, детской улыбкой.

Глава вторая
Возвращение

Вокзальная площадь была так запружена людьми, что пробираться среди этой взволнованной толпы вперед, к трибуне, не было никакой возможности. Мурад и Сирануш остановились.

Людское море волновалось, шумело. Сирануш с сыном отчетливо слышали отрывки разговоров вокруг них. Какая-то женщина средних лет с энергичным лицом вслух проклинала турок:

— Варвары! Что сделали они с нашим народом! Сколько горя причинили, мать разлучили с сыном, брата с сестрой! Как знать, где мой отец, мать, сестра, и живы ли они?

Седая, сгорбленная старуха дотронулась до плеча Мурада и спросила:

— Мои сыновья остались там, и я давно не имею от них никаких вестей… Как ты думаешь, сынок, они могут оказаться среди приезжих?

— Трудно сказать, бабушка, — уклонился от прямого ответа Мурад. Ему не хотелось огорчать старуху: она, может быть, и жила только надеждой повидать своих сыновей.

Мурад начал понимать беспредельную тоску людей, силой разлученных с родными, долгие годы живших надеждами. Его начало захватывать нетерпеливое возбуждение толпы. Сирануш стояла рядом с ним, бледная, сжав губы.

Издали донесся гул приближающегося поезда. В наступившей внезапно тишине раздался чей-то радостный крик:

— Подходит! Поезд подходит!

Из дверей вокзала один за другим стали выходить люди, смуглые, почти черные, точно уроженцы знойной Аравии, или худые, высохшие, как жители берегов Нила. Мураду показалось, что приезжие лишены даже национального облика. Каких только одежд и головных уборов не было на них! Английские и французские солдатские френчи, старомодные костюмы, которые лет пятьдесят тому назад носили в Америке… Кепи, пробковые шлемы, арабская чалма, соломенные и широкополые фетровые шляпы, как у ковбоев из кинокартин…

В это время в громкоговорителе раздался голос:

«Слово предоставляется Мураду Саряну, рабочему-текстильщику из Ливана».

Сирануш вздрогнула и прижалась к сыну.

— В чем дело, мама? — спросил встревоженный Мурад.

— Ничего, так… — В памяти Сирануш встали родные образы. — Ты же знаешь, что моя девичья фамилия Сарян и у меня был любимый племянник, его звали тоже Мурадом, — шептала Сирануш на ухо сыну.

— Это еще ничего но доказывает. Мало ли на свете Сарянов, и имя, может быть, случайно совпало, — успокаивал мать Мурад и нежно гладил ее руку.

На трибуну медленно, тяжело дыша, поднялся пожилой человек. Было видно, что он сильно волнуется.

Сирануш, опираясь на плечо Мурада, поднялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть Саряна. Перед микрофоном стоял незнакомец с морщинистым лицом и почти совсем седой.

— Не он! — разочарованно прошептала она и медленно опустила голову.

Сарян, взмахнув рукой, продолжал свою речь, но Сирануш ничего не слышала, ничего не понимала, — в эту минуту ее мысли были далеко-далеко. Она еще раз мельком посмотрела на говорящего, и на один миг ей показалось, что она когда-то видела эти лучистые глаза, острый подбородок с ямочкой посредине, точь-в-точь как у старшего брата Гугаса, но она поспешно отогнала эти мысли. Митинг окончился. Люди бросились к машинам и автобусам, в которые садились приезжие. Мурад и Сирануш с трудом добрались до остановки трамвая. Всю дорогу Сирануш молчала, на вопросы сына отвечала односложно и невпопад, а когда вышли из трамвая, она взяла Мурада за руку и сказала:

113