— А у меня тоже радостная новость. Я получила разрешение посещать лекции на восточном факультете Сорбонны.
— Поздравляю!.. Но играть в теннис — это тебе не лекции в Сорбонне слушать! Где бы мне помахать ракеткой, хотя бы часика два? Может, поехать за город?
— Что ты, уже поздно, скоро стемнеет!
— Знаешь, я просто побросаю мяч здесь, в комнате. А завтра утром, пораньше, съездим все-таки за город. Хоть немного форму восстановлю.
Хотя Василий и надеялся познакомиться в клубе с нужными людьми, он прекрасно понимал, что это не так-то просто. Особенно после того, как белогвардеец Горгулов убил президента республики Поля Думера. Отношение к иностранцам — тем более к славянам — резко ухудшилось. В правых реакционных кругах Парижа все громче поговаривали о необходимости выселения из страны всех иностранцев, в первую очередь цветных и славян, которых «слишком много развелось во Франции». Правые газеты изо дня в день печатали на своих страницах резкие статьи о том, что русские белогвардейцы отплатили французам черной неблагодарностью за их великодушие и гостеприимство.
Естественно, что славянину Ярославу Кочеку трудно было рассчитывать на радушный прием со стороны членов аристократического спортивного клуба. Но терять ему было нечего, да и выхода другого у него тоже не было. Поэтому нужно было во что бы то ни стало произвести на членов клуба самое благоприятное впечатление.
Василия не интересовали русские белогвардейцы, наводнившие Францию Он считал их живыми мертвецами, вычеркнутыми из жизни самой историей, но время от времени, в силу разных обстоятельств, ему поневоле приходилось сталкиваться с ними.
Однажды, когда фирме потребовались разнорабочие для работы в мастерской, на объявление, в числе других безработных, откликнулся белогвардеец — усатый человек с военной выправкой, в потрепанной одежде. Василий заговорил с ним, — разумеется, по-французски… «Видимо, мосье был в прошлом офицером?» — спросил он и, получив утвердительный ответ, поинтересовался, как живется ему на чужбине.
— Разве от хорошей жизни люди пойдут наниматься в чернорабочие? — в свою очередь, хрипло спросил усач.
— Нужно полагать, что в прошлом вам жилось недурно?
— Мосье, в прошлом я имел честь служить в гвардейском кирасирском полку, в чине штабс-капитана. От отца наследовал большое имение, от тетушки деньги и ценные бумаги…
— Каковы ваши убеждения и есть ли у вас надежды на лучшее будущее?
— К черту идеи и убеждения! — со злобой ответил бывший штабс-капитан. — Когда вы продаете последний серебряный портсигар с монограммой, подарок вашей матушки, и когда ваша горячо любимая жена уходит с другим, потому что у того в кармане деньги, уверяю вас, вам будет не до убеждений… Идеалы, убеждения — пошлая выдумка бездельников!.. Надежд на будущее тоже никаких. Разговоры о том, что мы разобьем большевиков и вернемся домой, — миф.
— По поводу работы обратитесь, пожалуйста, к главному художнику мосье Борро. — Василий отпустил белогвардейца.
Вечером он спросил у Борро, принял ли он на работу усатого русского.
— Нет, мосье, ни его, ни других русских, обратившихся к нам, я не принял…
— Почему? Они плохие работники?
— Да нет… Честно признаюсь, я презираю русских белогвардейцев. Нам, французам, они чем-то напоминают сторонников Бурбонов, изгнанных из страны, и ждать от них чего-либо хорошего не приходится. Они ничего не забыли и ничему не научились…
Ровно в шесть часов вечера Василий в легком спортивном костюме, с элегантным чемоданчиком в руке появился у парадных дверей теннисного клуба. Швейцар в расшитой золотом ливрее низко поклонился ему, когда он назвал себя, и сообщил, что господина Кочека ждут в открытом корте номер два.
Шарль де ла Граммон, увидев Василия издали, поспешил ему навстречу.
— Если ничего не имеете против, можем начать!
— Сейчас буду готов! — Василий переоделся, взял ракетку и пошел на корт.
Игра началась в стремительном темпе. Де ла Граммон был хорошим игроком. Вначале Василий волновался, бил неточно и допускал ошибки.
Выиграв первый сет, соперник, снисходительно улыбаясь, сказал Василию:
— Не огорчайтесь, друг мой! Я ведь призер прошлогоднего чемпионата нашего клуба и редко проигрываю. Согласитесь, и недурно играю! — Он самодовольно рассмеялся.
Василий промолчал.
Во втором сете Василий обрел спокойствие и начал играть так, как играл когда-то в Москве, завоевывая звание чемпиона «Динамо» по теннису. Уверенный же в своем превосходстве, де ла Граммон был благодушен, снисходителен и небрежен.
За стальной сеткой корта толпились люди. Кто-то громко сказал:
— Смотрите, господа! Какой-то новичок обыгрывает нашего вице-президента.
— Кто он, этот новичок? Видимо, иностранец…
Игра пошла с явным преимуществом Василия. Настала очередь волноваться до ла Граммону. Под конец он растерялся, отправлял мячи куда попало, а Василий усиливал натиск, не давая противнику опомниться.
По окончании третьей партии раздались аплодисменты, — следившие за игрой поздравляли Василия.
К нему подошел высокий худощавый господни с седеющими висками.
— Жан-Поль Маринье, — назвал он себя, — начальник канцелярии министра. Вы, мосье, сыграли отлично и вызвали общее восхищение!
— Благодарю за лестные слова! Случайная удача, не больше…
— Не думаю, что это так! Впрочем, легко проверить. Случайной удачи дважды не бывает. Не согласитесь ли сыграть со мной?