— Правильно сказал старший, — согласился грек Теоредис, который давно служил вместе с Гугасом и безмерно его уважал. — Тебе никак нельзя больше выходить на дорогу. Помнишь, как жандармы все время кружились около тебя на обратном пути? Они искали причину, чтобы тебя забрать, а там… сам понимаешь…
— Значит, сделаем так: для отвода глаз поедешь с нами, и как только доберемся до перевала, махнешь в горы, к нашим. Они там хорошо устроились, и связь с городом у них не плохая, в случае чего спуститесь и поможете народу.
— Как скажешь, так и сделаю, — почтительно согласился Апет. — Мне, конечно, не хотелось бы расставаться с тобой, но раз ты так хочешь…
— Не хочу, а так нужно, — поправил Гугас и, подумав, добавил: — Видать, наши правители опять готовят резню. Нужно же новым правителям Талату, Энверу и Джемалу как-то отвлечь внимание народа от поражения на русском фронте и все свалить на армян. Ты передай нашим еще раз, чтобы они ни в коем случае не дали себя спровоцировать. Смотрите раньше времени в драку не лезьте. В нашем положении главное — выиграть время. Русские не за горами, они вот-вот явятся в наши края. Я скоро вернусь и постараюсь доставить оружие. Если турки начнут раньше времени, тогда мы будем сопротивляться до последнего. Другого выхода нет. Ты понял меня?
— Конечно. Я все передам, — ответил Апет.
На следующий день, когда горы были еще окутаны густым утренним туманом, караван вышел из города.
Однажды утром, по обыкновению собравшись в школе, ученики с удивлением узнали, что занятий не будет. Дети уныло толклись по коридорам. Потом их собрали в зал. Директор поднялся на сцену, за ним угрюмо следовали остальные учителя, в большинстве своем старики; только один из них был сравнительно молодой — учитель истории: он был освобожден от мобилизации из-за близорукости. Когда все вошли в зал, в дверях появился офицер.
— Дорогие дети! — начал директор. — Я принужден сообщить вам печальную новость: местным властям понадобилось помещение нашей школы для военных нужд. С сегодняшнего дня школа закрывается на неопределенное время. Жаль, очень жаль, но что поделаешь! Прошу вас, дорогие мои, учебу не бросать, а если будет возможность, собирайтесь группами и учитесь. Мы, ваши учителя, постараемся во всем помочь вам. Будем надеяться, что на будущий год мы снова соберемся с вами в этих стенах. А сейчас прощайте! Желаю вам успехов!
Кто-то в зале затянул песню, которая начиналась словами: «Больше не в силах мы терпеть тиранию…», ребята дружно подхватили. Растерявшийся офицер вскочил на сцену и закричал:
— Отставить!
В ответ на его выкрик ребята запели еще громче. Учителя, сидевшие на сцене, вначале тихо, потом во весь голос запели вместе со всеми. Песню подхватил даже охваченный общим подъемом школьный сторож — хромой Нерсес.
Офицер, размахивая руками, чего-то требовал от директора, но тот только пожал плечами и отошел в сторону. Офицер поспешно вышел из зала.
Песня кончилась. Ребята стояли молча, терпеливо ожидая, что будет дальше.
— А сейчас разойдитесь по домам, — предложил директор. — Скоро нагрянет отряд жандармов, и могут быть неприятности.
— Не уйдем! — раздался звонкий голос Качаза.
— Благоразумие прежде всего! Надеюсь, вы не захотите огорчить меня на прощание и навлечь на всех беду.
Ребята стали расходиться. На улице Мурад предложил своим товарищам спрятаться за стеной кладбища, находившегося против школы, и посмотреть, что будет дальше.
Мурад, Качаз и Мушег проворно перелезли через каменную ограду кладбища и легли за стеной.
— Как ни говорите, а жаль, что закрыли школу, — зашептал Мушег, словно его кто-то мог подслушать. — В нашем классе были очень интересные уроки, особенно по истории.
— А я не жалею, пусть хоть совсем закроют, — сказал Качаз. — Завтра подамся в горы к отцу.
— Не побоишься? — спросил Мушег.
— Ну… бояться! Я уже три раза был у них. Белье носил.
Послышался стук подкованных сапог и звон шашек, стучавших о камни мостовой. Ребята высунули головы из-за полуразрушенной стены.
Группа жандармов во главе с офицером вошла в школу. На время все стихло. Потом из открытого окна директорского кабинета послышались громкий разговор, крики, брань. Что-то с грохотом упало. Зазвенело стекло. Опять тишина.
— Смотри! Ведут! — прошептал Мушег.
В дверях показалась высокая фигура учителя истории. Он шел без фуражки, в разорванном пиджаке, по лицу его бежала струйка крови, один глаз распух и совсем закрылся. За учителем следовали два жандарма.
— Шагай вперед! — скомандовал один из них.
Учитель не успел сделать и десяти шагов, как за его спиной раздался выстрел. Жандарм промахнулся, учитель, сообразив, в чем дело, побежал к кладбищу и стал карабкаться по стене, но не успел перебраться через нее. Раздался второй выстрел. Учитель упал и как-то странно, во весь рост, вытянулся на земле.
Мушег, испугавшись, потерял сознание, Качаз нагнулся над ним с дрожащими губами и принялся трясти его.
— Что с тобой, Мушег! Ну, открой глаза!.. Все прошло, слышишь? Очнись!
Мушег медленно открыл глаза. Губы его посинели. Он был бледен как мертвец. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась мучительная гримаса.
— Я… ничего, — прошептал он.
Мурад, тоже бледный, сжав кулаки, сидел неподвижно. Глаза его горели гневом.
— Вот и убили его! — сказал он, ни к кому не обращаясь.