Меня приютила моя старая няня. Я и сейчас живу с ней, учусь в Московском университете — хочу стать лингвистом. Вот и вся моя биография!
— И в партию вступили? — спросил Василий.
— Да, на Южном фронте, в двадцатом году…
У них мало было свободного времени, встречались они урывками, но каждый вскоре понял, что их связывает нечто большее, чем дружба. И когда однажды Василий, набравшись храбрости, сказал: «Лиза, я люблю вас и прошу выйти за меня замуж», — это не было чем-то совершенно неожиданным для нее. Она молча приникла к нему и тихо расплакалась. Он долго смотрел ей в глаза и впервые поцеловал ее.
Свадьбу сыграли в комнате Василия, в которой стояли железная кровать, покрытая солдатским одеялом, письменный стол и две табуретки. Зато на столе красовался невесть откуда попавший сюда чернильный прибор с бронзовыми египетскими сфинксами.
Из деревни приехала сестра Василия, Ефросинья, привезла домашних лепешек, полмешка картошки, квашеной капусты, кусок сала, две бутылки самогона. Убрав чернильный прибор, она постелила на стол чистую простыню, разложила лепешки, перелила самогон в графин, наварила картошки. В общем, получилось не хуже, чем у людей. Пришли Катя с букетиком цветов, ее отец, Евгений Иванович, старая Лизина няня.
Пили за здоровье молодых мутную самогонку, ели картошку с капустой. Василий без устали хвалил Ефросинью:
— Молодчага, сестра, выручила, а то я не знал, чем угостить. Вчера получил паек — три селедки и полфунта растительного масла, да и те забыл на работе!..
Вот так и вошла Лиза навсегда в его беспокойную жизнь. Вошла — и приняла наравне с ним все тяготы и тревоги.
Кроме семьи Кати и Григория, у Лизы не было никого на целом свете, и когда она говорила о «своих», то имела в виду именно их…
Наступил рассвет. Улицы постепенно заполнялись шумом. Спешил на работу рабочий люд, заработали дворники и мусорщики, появились разносчики молока, овощей и свежих булок. Деловая жизнь Парижа началась…
В конторе Василия ждало извещение, приглашающее господина Кочека посетить американское генконсульство в Париже «в любое удобное время с девяти часов утра до пяти часов вечера, кроме воскресенья». Это озадачило Василия, и он позвонил Джо Ковачичу.
— Алло, Кочек, могу поздравить вас! — весело закричал тот. — Получено указание выдать вам визу. Я еще вчера звонил вам, чтобы сообщить эту приятную новость и потребовать угощения, но, к сожалению, не застал вас!
— Спасибо. Угощение за мной! Когда я могу получить визу?
— Хоть сегодня.
За визой Василий поехал вечером с тем, чтобы пригласить Ковачича поужинать. Формальности не отняли много времени, и через какой-нибудь час они сидели вдвоем в кавказском ресторане, ели шашлык, пили терпкое красное вино. Джо уверял, что лучшего места для жизни, чем Париж, на всем свете не отыскать.
— Народ здесь легкий, веселый, жизнь приятная, не то что у нас в Штатах.
— Чем же не нравятся вам Штаты?
— Люди у нас скучные, все заняты только одним — делать доллары, до остального нет никакого дела. Впрочем, скоро вы сами все увидите…
— Скажите, Джо, а как американцы и вы лично относитесь к фашизму? — спросил Василий.
— По-моему, никак!
— Разве вы не знаете, какие зверства творят в Германии наци?
— Ну и черт с ними! Если им нравится пожирать друг друга, пусть едят на здоровье. От этого ничего в мире не убавится и не прибавится.
— А не ошибаетесь ли вы, Джо? — спросил Василий. — Фашисты претендуют на мировое господство. И если им не помешать, они поработят все народы… Кстати, не исключена возможность, что начнут они с моей и вашего отца родины…
— Неужели? — американец удивленно уставился на Василия. — Возможно, вы правы… Плохо быть маленьким народом и иметь рядом сильных соседей. Сильные всегда пожирают слабых. У нас в Штатах идет непрекращающаяся конкуренция, и в этой борьбе всегда побеждают сильные, — таков закон природы!
— К сожалению, речь идет о другом! На карту поставлены судьбы народов. Неужели такая могущественная страна, как Америка, не придет на помощь слабым? Не исключена возможность, что Франция примет на себя первый удар. Немецкие генералы злопамятны, они не забыли поражение в прошлой войне!
— Заранее скажу: что касается наших, то они пальцем не пошевельнут ради чужих интересов! Другое дело, если запахнет наживой, — тогда Америка выступит в защиту кого угодно, хоть самого черта! — смеясь сказал Джо Ковачич.
Василию показалось, что в разговоре с американцем он зашел слишком далеко.
— Ладно, — сказал он, — чего ради нам ломать голову над вопросами, которые нас не касаются?.. Поживем — увидим, не так ли?
— Поживем — увидим! — согласился Джо и тут же добавил: — А все-таки моему старику будет обидно, если немцы тронут Югославию!..
Наконец пришла долгожданная телеграмма от Лизы из Страсбурга. Встретив ее на вокзале, Василий с тревогой смотрел на жену, — за короткое время она сильно изменилась: похудела, лицо бледное.
— Что с тобой, Лиза?
— Ничего… Просто устала, переволновалась…
Дома, за завтраком, она рассказала о своих приключениях.
— Понимаешь, я страшно испугалась, глядя в холодные глаза фашистского офицера… Впервые поняла отчетливо, что мы с тобой играем со смертью…
— Не следует так говорить, — остановил ее Василий. — Умереть можно по-всякому: пойдешь по улице, упадет с крыши на голову кирпич — и готово! Или угодишь под колеса автомобиля… Если уж суждено умереть, то на посту!..