Романы. Рассказы - Страница 33

— Ох, трудно это! — не обращаясь ни к кому, сказал боец.

— Очень трудно, но сделать надо! — ответил твердо Гугас.

Только к вечеру вернулись двое посланных на охоту. Они притащили огромного кабана. Выбрав глубокую яму, бойцы развели огонь и начали жарить мясо на шомполах. От запаха горелого сала у людей кружилась голова. Они, обжигая руки, вытаскивали из огня полусырое мясо и большими кусками глотали его, не пережевывая, давились, а руки сами собой тянулись за новым куском.

Наступила ночь. Луна еще не взошла, лишь звезды блестели на темном небе. Все погрузилось в покой. Отряд спал тревожным сном.

В полночь встали и бесшумно начали спускаться к ближнему селу.

Дошли до садов. Ни души, никаких признаков жизни. Вот и окраина села, полуразвалившиеся дома — и опять тишина. На плоской крыше заблестели два огонька. Тощая, одичавшая кошка, подняв спину дугой, покосилась на людей, нарушивших ее покой, потом перемахнула через плетень и исчезла в темноте. Опять тишина.

Зашли в ближний дом — пусто.

— Куда же делись люди? — спросил Мазманян шепотом.

Никто не ответил.

К Гугасу подошел Хачик.

— Церковь сгорела, в пепле много обгоревших костей. Как видно, турки загнали всех жителей в церковь, заперли и сожгли, — сказал он.

В селе делать было нечего, решили вернуться на гору.

Молодой боец Завен, посланный в долину на разведку, еще не вернулся. Гугас начал тревожиться.

— Неужели погиб? — спросил он наконец у Хачика.

— Это ты про кого?

— Про Завена спрашиваю.

— Не должно быть. Завен парень толковый, вернется.

И действительно, в полдень Завен, весь в поту, подполз к отряду.

— Ну что? — окружили его со всех сторон.

— Хорошего мало. Всех мужчин и мальчиков турки убили, женщин и детей заперли в церкви, туда добраться не удалось: двери охраняют часовые.

— А что дальше собираются с ними делать?

— Вот этого сказать не могу. — Завен потянулся к ведру с водой; пил он жадно, и вода текла по его рваной одежде.

— Аскеров много в долине? — спросил Гугас.

— Очень много, но, по-моему, они на рассвете снимаются. Когда я проходил мимо садов, то видел, как свертывали палатки.

— Значит, спешат на русский фронт. Было бы у нас еще человек пятьдесят, можно бы попытаться напасть на церковь после ухода аскеров и отбить наших, — сказал Гугас.

— А может быть, справимся? — спросил Завен.

— Нет, людей мало, только двадцать восемь человек, — ответил Гугас.

Так прошло несколько дней. Каждую ночь Завен спускался в долину, бродил вокруг церкви и, ничего не добившись, возвращался обратно. Однажды ему удалось получить одну-единственную записку. Но заключенные ничего не могли сообщить о своей дальнейшей судьбе.

Гугас собрал военный совет, чтобы обсудить, как быть дальше. Что предпринять? Разум подсказывал, что нужно двигаться ближе к фронту и попытаться проскочить к русским, — но как уходить, когда совсем недалеко твои близкие и не знаешь, что их ожидает? После долгих и горячих споров решено было держаться ближе к долине и постараться узнать судьбу женщин и детей.

— При всех обстоятельствах, — двинемся ли мы к русским или останемся здесь на зиму — нам нужно готовиться: доставать патроны, гранаты, одежду, — а это все мы должны отнять у турок. Я предлагаю уйти подальше, попытать счастья и вернуться обратно сюда, — предложил Гугас. — Турки же будут искать нас совсем в другом месте.

Все с ним согласились.

Надежно спрятав остатки продовольствия, отряд ночью поднялся и ушел. Мазманян вел его по тропинкам, знакомым только ему одному. За две ночи прошли километров шестьдесят. В одном месте проводник остановился.

— Вот тут недалеко проходит шоссе, кругом горы, лучшего места для засады не найти, — сказал он Гугасу.

Разместив людей под скалами, Гугас с Хачиком спустились к дороге разузнать обстановку. По шоссе беспрерывно двигались войсковые части, обозы, попадались одиночные аскеры или крестьяне, везущие на ослах продовольствие в город.

Только на вторые сутки показался небольшой обоз, охраняемый десятью аскерами. Лучшего случая ждать не приходилось, и Гугас отдал приказ приготовиться к бою. Когда обоз поравнялся с засадой, Гугас выстрелом убил лошадь, запряженную в переднюю повозку. Повозка загородила дорогу остальным.

— Аскеры! — громко закричал Гугас. — Мы можем всех вас перебить, но не сделаем этого, если вы без сопротивления отдадите нам обоз. Буду считать до трех. Когда я скажу «три», бросайте оружие и поднимайте руки. Начинаю! Раз… два… три!

Растерянные аскеры начали бросать винтовки, только унтер-офицер и командир отделения попытались бежать в горы. Два метких выстрела уложили их на месте.

Бойцы Гугаса выскочили на дорогу. Они проворно распрягли лошадей и мулов, нагрузили на них все, что могли, вытащили из солдатских сумок патроны, собрали валяющиеся в пыли винтовки и мгновенно исчезли за скалами.

Мазманян повел отряд дальше.

Старику давно перевалило за шестьдесят, лицо его сморщилось, голова поседела, но глаза по-прежнему видели зорко, слух был острым. Ему ничего не стоило одним выстрелом снять на лету птицу или догнать мчавшегося как ветер джейрана. В ходьбе он никому не уступал.

Мазманян, и раньше уважавший Гугаса, проникся к нему особой любовью после событий в крепости. На стоянках или в походе Мазманян не отходил от Гугаса, заботился о нем как мог, укрывал его своей старой епанчой, мастерил для него обувь, оставлял лучшие куски жареного мяса.