Романы. Рассказы - Страница 105

105

Растерянные судьи удалились на совещание, не допросив остальных подсудимых; они поняли, что затея с этой судебной комедией явно не удалась. Ровно через пять минут судьи снова вернулись и объявили, что заседание суда прерывается на неопределенное время.

Подсудимые с пением «Интернационала» покинули зал, осыпаемые полицейскими градом ударов.

Моральная сила наших славных товарищей победила грубую силу предателей; их беспредельное мужество перед лицом смерти послужит примером для всех борцов Сопротивления, для всех честных граждан Франции».

Мурад дрожащими руками взял последнее письмо Качаза, адресованное Жюли.

«1 апреля

Любимая Жюли!

Сейчас три часа утра. Ровно через два часа нас расстреляют. Эти последние часы моей жизни я хочу посвятить тебе и моим товарищам. Я абсолютно спокоен. Жертвы, которые мы приносили, даром не пропадут. Настанет день, когда потомки с благодарностью будут вспоминать наши имена, и этот день не за горами. Мой сын будет гордиться тем, что его отец сложил свою голову за правое дело, за простых людей, за их избавление от вековой несправедливости, за социализм, а на моей далекой родине, в Советской Армении, узнают, что я здесь, во Франции, сделал все, что в моих силах, для их победы над фашизмом, отдал самое дорогое — жизнь — во имя торжества справедливого дела.

Милая Жюли, не сокрушайся, прошу тебя. Пойми, дорогая, в конечном итоге все люди смертны. Но разве можно сравнивать смерть в покое, вдали от борьбы миллионов людей за право на жизнь, со смертью борца за это право, со славной смертью коммуниста за торжество его идей! Нет, тысячу раз нет! Ты знаешь, что я страстно люблю жизнь, и умереть нелегко, но если этого сегодня требует наш долг, так будем же стойкими до конца.

Передай мой сердечный привет товарищу Нодье, скажи ему, что все мои товарищи, несмотря на нечеловеческие истязания, которым они подверглись в этом фашистском застенке, вели себя с достоинством, подобающим коммунистам. Мы все идем на смерть с высоко поднятой головой.

Поцелуй в последний раз за меня нашего славного сына. Жму руку твоего отца. Обнимаю и целую тебя, мой бесценный друг, и уношу с собой твой светлый образ борца, товарища и друга.

Твой Качаз».

Мурад Сарян, прочитав последнее письмо, долго сидел неподвижно и отсутствующим взглядом смотрел на строчки, а они двигались, бежали и уносили его мысли далеко, далеко. Но вот перед ним встал живой Качаз, жилистый, смуглый, с горящими глазами, всегда живой, жизнерадостный, и Мурад точно услышал его звонкий голос: «Не падай духом! Придет время, и для нас засветит солнце!» Когда это он говорил?.. Ну, конечно, в Стамбульском порту, когда Мурад, Мушег и Каро уезжали в Грецию.

…Кончилась летняя ночь, и наступил рассвет. Только когда первые лучи утреннего солнца заглянули в окно, Мурад встал, кулаки его были сжаты. Боясь разбудить мирно спавших Астхиг и Такуи, он осторожно, на цыпочках подошел к кровати, быстро разделся и лег. Но заснуть ему так и не удалось. Мурад все думал о своем брате и товарище, о тех героических событиях, участником которых Качазу посчастливилось быть.

Через несколько дней начался сбор средств на танковую колонну. Мурад бегал по заводам и фабрикам, подбирал людей, распределял подписные листы. Мушег первым закончил сбор средств среди шоферов и механиков своего гаража. Сдавая собранные деньги Мураду, он возбужденно рассказывал:

— Я никогда в жизни не видел подобного! Самые бедные рабочие не хотели быть в стороне. Старый шофер Погос принес старинные золотые часы. «Единственная память о моей матери. Голодал, но не продавал, а для такого дела не жалко», — сказал он. Семья Руштунянцев пришла — отец, мать, сын и три дочери; каждый принес что-нибудь: колечко, серьги, деньги, а старшая дочь Аракси вышила бисером кисет — на, посмотри, какой красивый, — а в середину положила письмо от имени всей семьи…

— Разве у них есть кто-нибудь из родственников в Красной Армии? — недоуменно спросил Мурад. — Я что-то об этом не слыхал раньше.

— Да нет, они написали письмо бойцу Советской Армии. Ты только почитай.

Мурад взял в руки письмо.

«Дорогой советский боец! На тебя сегодня вся наша надежда! Ты, богатырь свободы, рази врагов огненным мечом, как Давид Сасунский, рассей мрак и дай измученным жаждой свободы людям напиться из родника счастья. Недаром солнце восходит с востока, все ждут тебя, как солнце свободы. Мы, армяне, заброшенные злой судьбой в Ливан, далеки от тебя, но в мыслях своих мы всегда с тобой».

Мурад оторвал глаза от письма и радостно улыбнулся.

— Мы это письмо отпечатаем в тысячах экземпляров и раздадим народу, — сказал он.

В ночь перед собранием Мурад проснулся от страшного крика Астхиг.

— В чем дело?

В разбитое кирпичом окно врывался свежий морской ветер. Раздался выстрел, и сразу же зазвенели осколки посуды.

Астхиг бросилась к Такуи. В это же время за окном мелькнула тень человека, и Мурад услышал быстро удаляющиеся шаги.

С раннего утра на обожженном солнцем поле стали собираться армяне. Они понимали, что сегодня здесь предстоит решительное столкновение, и каждый готовился к нему.

В центре площади было сооружено нечто похожее на трибуну. В то время когда люди, собравшись группами, ждали начала митинга, рабочие заканчивали установку громкоговорителей на деревьях.

Митинг начался. Голос Вартана раздавался по всей площади, его сердечные слова, полные любви и веры к своему народу, просто и ясно доходили до сердца каждого.

105