Романы. Рассказы - Страница 119

119

— Но ведь со дня сотворения мира нигде советской власти не было. Кто же, по-твоему, до нас должен был заниматься этим — феодалы, кулаки или царские чиновники?

— Да, ты прав, тогда некому было. Кто это сказал — кажется, Мичурин? — не просить у природы милостей, а взять их у нее?

— Вот именно: направить разум человека, его знания, многовековой опыт на овладение силами природы и подчинить ее для блага и счастья людей.

— Эх, зацветет же скоро эта земля, зашумят леса, нальется соком янтарный виноград, забелеют хлопковые поля, прилетят птицы свивать гнезда, и воздух станет другим, Мурад Апетович, воздух!.. — в каком-то экстазе говорил старый Маркар. Лицо его как будто даже помолодело, и потускневшие глаза блестели.

— Зацветает не только эта земля, дядя Маркар, а земля всей нашей страны! Она уже сейчас цветет. Колхозники под Москвой и Ленинградом выращивают арбузы и дыни, в холодной Сибири сажают яблони и груши, за Полярным кругом разводят огороды. А в степях на тысячи километров идет посадка лесов.

Сарян молча прислушивался к разговору между пожилым, видавшим старый мир помощником мастера, и молодым, знающим прошлое только по книжкам техником, и восхищался: сколько любви и нежности к родной земле было в их словах!

В Ереван приехали к вечеру. Оба Мурада в сопровождении Астхиг только на минуту забежали домой. Там, кроме Сирануш, никого не было. Поздоровавшись с ней, мужчины поспешили к драматическому театру имени Сундукяна, где начался слет.

Раздался звонок, и люди разных профессий и занятий, собравшиеся сюда со всех концов республики, заняли свои места. Докладчик, секретарь ЦК партии большевиков Армении, говорил об успехах, достигнутых заводами, фабриками, передовыми колхозами и совхозами. Собрание горячо реагировало на каждое слово доклада, часто прерывало докладчика, выражая свое одобрение громкими аплодисментами. Секретарь ЦК перечислил передовых людей республики и тут же поставил перед ними новые, более сложные задачи.

— Почему присутствующий здесь победитель во Всесоюзном социалистическом соревновании помощник мастера Мурад Гугасович Сарян со своей бригадой может выполнять две нормы, а другие не могут этого сделать? Не кажется ли вам, что пора всем равняться по передовикам? По-моему, давно пора.

От этих слов у Саряна сладко забилось сердце, слегка закружилась голова. Вот она, страна счастливого труда. Кем он приехал сюда и кем он стал за короткое время!

В перерыве, когда Сарян вышел в фойе и какие-то незнакомые люди сердечно пожимали ему руки и поздравляли с успехом, вдруг раздался громовой голос Завена:

— Молодец, земляк! Рад за тебя. Пусть знают наших! — Завен через головы окружающих протянул Саряну свою огромную руку.

— Ну и хвастун же ты, Завен. — Апет улыбнулся.

— При чем тут хвастовство? Я за дело хвалю. Слышал небось, что говорил докладчик? «Победитель во Всесоюзном социалистическом соревновании». Это же понимать нужно, — шумел Завен. Он взял Саряна под руку. — Ты не слушай, земляк, Апета, он у нас ходячая скромность. Пошли в сад подышать воздухом.

В саду, быстро шагая по аллее, Завен возбужденно говорил:

— У меня тоже большая радость: после пяти лет работы, сомнений и огорчений наконец-то добился своего — получил настоящего мериноса. Не шерсть, а золото! По шести килограммов с барашка. Это только начало, скоро мы всю Армению завалим тонкой шерстью — пусть народ одевается в нарядные платья и радуется.

— Поздравляю!

— Вот я и говорю: пусть знают наших! — Завен расхохотался. — Я шучу, конечно. У меня на сердце сегодня столько радости, что она выхода требует.

После заседания, предупредив Апета, что он немного запоздает, Сарян пошел разыскивать Сенекерима.

На правом берегу Занги, на возвышенности, тянулись обнесенные садиками маленькие одноэтажные домики из серого туфа, — их построили для репатриированных армян. В одном из таких домиков жил Сенекерим с женой Сатеник. Сарян легко отыскал их дом и с замирающим сердцем позвонил.

Дверь открыла старая, седая женщина.

— Мне к товарищу Сенекериму… — нерешительно сказал Сарян.

— Пожалуйста, пройдите вон туда. — Женщина показала рукой на дверь. — Сенекерим, к тебе!

За письменным столом, заваленным книгами, работал худой, весь в морщинах, пожилой человек. Свет лампы падал ему на лицо, и Мурад сразу узнал знакомое выражение бархатистых глаз.

Гость и хозяин растерянно смотрели друг на друга. Вдруг Сенекерим быстро встал из-за стола.

— Мурад!

Они обнялись.

— Сатеник! Иди же сюда! Это Мурад. Как вы не узнали друг друга?

Сатеник стояла около дверей и, улыбаясь, смотрела на Мурада.

Но кто мог поверить, что это тот самый мальчик Мурад? Ну, садись, садись, рассказывай!

И они сели втроем, как в давно минувшие дни, и начали расспрашивать друг друга.

Сенекерим рассказал в общих чертах свою горестную историю.

…Лет пятнадцать я работал в издательстве армянской демократической газеты во Франции, где сам был редактором, секретарем и корректором. Потом три года немецкого концентрационного лагеря… Впрочем, об этом не стоит вспоминать, — добавил он, — все это принадлежит прошлому.

— А по-моему, не надо забывать прошлое, чтобы лучше оценить настоящее, — сказал Сарян.

Сатеник стала накрывать на стол. Она непременно хотела, чтобы Мурад остался ужинать.

— Нет, не могу, меня ждут, — отказался Мурад и собрался уходить.

— Постой. — Сенекерим остановил его. — Ты читал это? — Он открыл журнал и показал название.

119