Первым подошел Мигран, за ним еще двое стариков, несколько подростков и Качаз.
— По чести просим, господин офицер: не трогайте наших женщин, — просил Мигран.
— Ребята на фронт идут, пусть себе немножко побалуются, — ответил унтер.
— Мы этого не допустим! Скандал будет, до командира дойдет! — повысил голос Мигран.
— Бунтовать собрались, грязные гяуры? Я сейчас покажу вам! — И унтер со всей силой толкнул Миграна в грудь.
Старик упал. Качаз бросился на унтера и поцарапал ему лицо, двое подростков напали на него сзади и повалили на пол, старики поспешили на помощь все еще кричащим женщинам, с трудом вырвали их из рук аскеров и стали выталкивать турок за порог. Унтер, придя в себя, выхватил револьвер и выстрелил прямо в грудь старухе, и она, обливаясь кровью, упала. Поднялась суматоха, подошли еще люди, среди них двое вооруженных, кто-то ударил унтера палкой по голове. Оценив опасность положения, унтер счел разумнее для себя удалиться.
— Пошли, ребята! — сказал он своим солдатам, держась рукой за голову. — Мы им еще покажем!
Турки ушли.
— Что же будем делать? — растерянно спросил Мигран. — Они сейчас вернутся, и начнется старое.
Расталкивая толпу, вышел вперед красный, как бурак, Манукян:
— Заварили кашу, а еще спрашиваете, что будем делать! Когда вы только ума наберетесь?
— Что же оставалось делать? Смотреть спокойно, как насилуют наших жен и дочерей?
— Силой силу не поборешь, это пустое. Дали бы им денег в зубы — вот и все.
— Ты бы посоветовал, что делать, — сказал Мигран.
— Послать кого-нибудь к каймакаму и обещать богатый выкуп.
— Сейчас сила не в нем, а в воинском начальнике, — сказал один старик. — Он здесь хозяин.
— Значит, к нему тоже послать. Без каймакама все равно не обойдешься.
— Кого же посылать будем? — спросил Мигран.
— К каймакаму пойду я, а к начальнику пусть идет Сероп, он хорошо говорит, — предложил Манукян.
Люди, охваченные страхом, даже позабыли про мертвую старуху, только дочь и невестка ее оплакивали.
Когда Манукян и Сероп ушли, из крепости спустился Хачик.
— Пока не поздно, пусть женщины заберут детей и поднимутся в горы: в случае чего там будет лучше защищать их.
— А дом, хозяйство? — спросил кто-то.
— Сейчас жизнь нужно спасать — вот что главное, черт с ним, со всем хозяйством! Давайте, сестрички, поторапливайтесь. Подавайтесь к Крестовой скале, только по разным тропинкам.
Выпроводив женщин и детей, Хачик со своими людьми занял ущелье, чтобы удержать аскеров в случае, если они вздумают преследовать их в горах. Но, видно, у аскеров не было времени преследовать беглецов. Они ограничились грабежом и убийствами оставшихся в городе. До поздней ночи аскеры громили армянские кварталы. На следующее утро они, свернув палатки, ушли из города под звуки торжественного марша, словно одержали крупную победу над врагом.
Сероп не вернулся домой. Потом выяснилось, что по приказу командира полка его расстреляли как бунтовщика, а Манукян уцелел. Он со своей семьей спрятался в доме каймакама и вернулся к себе только после ухода аскеров из города.
Семья Гугаса с опаской, озираясь по сторонам, спустилась с гор в родное гнездо. Еще издали, увидев свой дом, Мурад закричал:
— Смотри, бабушка, наш дом цел!..
— Слава тебе, господи, ты пощадил нас! — воскликнула бабушка и перекрестилась. — Завтра поставлю большую свечку во имя твоего милосердия и принесу в жертву пару петухов.
— Если они остались, — сказала Сирануш.
Узкие переулки армянского квартала представляли собой ужасное зрелище. Большинство глинобитных построек было разрушено, некоторые из домов сожжены. Обгорелые бревна, щебень, сломанная домашняя утварь загромождали дорогу. На каждом шагу попадались изуродованные трупы стариков, детей и подростков. При виде их бабушка, охая, отводила глаза. Перуза и Сирануш с детьми шли молча. Мурад с бьющимся сердцем искал среди трупов товарищей. По словам тети Заназан, Качаз с Ашотом хотели остаться в городе.
Маленький домик Апета был разрушен до основания, только половина стены уродливо торчала среди дымящегося мусора. Сама Заназан бессмысленно ходила около развалин своего дома, словно чего-то искала.
— Пойдем к нам, Заназан, — предложила бабушка. — Бог сохранил наш дом.
Старуха ничего не ответила, она только посмотрела на Такуи непонимающим взглядом и опять зашагала вокруг остатков дома. Сирануш подошла к ней, взяла ее под руку и повела за собой. Заназан не сопротивлялась. Видно было, что она плохо соображает.
У ворот своего дома лежал бездыханный Мигран, в двух шагах от него, рядом с собакой охотника, — его двухлетняя внучка Анаид. Бабушка, а за нею вся семья Гугаса бегом спаслись от этого страшного зрелища.
Войдя в дом, бабушка ахнула: все разграблено, разрушено. Скудная мебель, посуда, сломанная детская люлька — все валялось на полу. Оконные рамы были выбиты. Поплакав немного, женщины начали убирать комнаты, благо кое-что было припрятано в подземелье и первое время можно было продержаться.
Ночью пришел Апет. Заназан обняла сына и прошептала ему сквозь рыдания:
— Разрушили наше гнездышко, сынок! Остались мы на улице с тобой.
— Не плачь, мама, не убивайся. Дом построим, — успокаивал Апет старуху. — А вам большое спасибо, тетя Такуи, — обратился он к бабушке, — что вы приютили мою мать. В долгу не останусь.
— Тоже, нашел время глупости говорить! Какая тут благодарность! Гляди, что сделали злодеи с народом, сколько детей осиротело!