Романы. Рассказы - Страница 23

Когда все уснули, Сирануш осторожно вышла в сад. Там ее ждал Апет. Они сели под деревом.

— Если бы ты только знала, родная, как у меня горит душа! — говорил Апет. — Временами мне хочется броситься на аскеров и, как волку, перегрызть им горло. Какие звери! Ни детей, ни старух — никого не пощадили.

— Прошу тебя, будь осторожен, Апет. Если случится с тобой беда, я не вынесу, сойду с ума.

— Не бойся, солнце мое, со мной ничего не случится. Вот скоро подойдут русские, тогда возьму тебя с мамой и уеду из этой проклятой страны. Говорят, они уже под Эрзерумом.

— Страшно мне! Пока они подойдут, никого из нас в живых не останется. Лучше возьми меня с собой сейчас, я буду там для вас готовить, стирать.

— Что ты! Разве можно это! У нас там каждый день стычки, стрельба.

— Я не боюсь. Чем тут постоянно дрожать от страха, лучше уж там, с тобой.

— Нет, нет, дорогая! Потерпи еще немного. Все наладится. Мы поедем в Россию…

На востоке блеснула заря. Туман, окутавший горы, медленно стал подниматься.

— Ну, мне пора, дорогая, прощай.

Апет встал. Держа Сирануш за руку, он долго смотрел на нее, потом порывисто потянул ее к себе, крепко обнял и стал целовать лицо, глаза, губы.

— Что ты делаешь? — слабо сопротивлялась Сирануш. — Мама, наверное, встала, увидит.

— Пусть хоть весь мир видит. Ты моя! Вся, вся моя…

Сирануш с трудом освободилась из его объятий.

— Прощай, милый! Приходи…

Апет перемахнул через плетень и исчез за развалинами.

Армянский квартал словно замер. По ночам не зажигали света. Каждый шорох, каждый звук вызывал тревогу. Жизнь стала невыносимой. По городу ходили слухи о том, что турки, уходя из районов, занимаемых русскими, вырезали почти все армянское население, а оставшихся в живых отправили куда-то по направлению к Аравийской пустыне; говорили, что якобы кто-то видел беженцев, спасшихся от резни и бродивших по горным тропинкам. По вечерам соседи собирались около уцелевших домов и шепотом рассказывали друг другу новости. После погрома армяне даже днем не выходили за пределы своего квартала, жили там как в большой тюрьме.

Однажды вечером вернулся Гугас, обросший, оборванный, один, без каравана. Увидев сына таким жалким, бабушка кинулась ему навстречу.

— Что с тобой, Гугас? Откуда ты? — спросила она со страхом, не отводя от него глаз.

— И не спрашивай, мать! Еле спасся. На дороге напали на нас жандармы, всех моих людей перебили, только греков не тронули. Я, отстреливаясь, удрал. Однако и у вас, я вижу, невесело. Как дети, Перуза, Сирануш?

— Слава богу, все живы.

Ночью Гугас ушел в крепость. Его семья опять осталась без защиты. Мурад умолял отца взять его с собой, но Гугас отказался.

— Как же мать, бабушка, дети? Они одни остаются, а ты старший мужчина в доме. Надо заботиться о них. Я буду навещать вас, а там посмотрим. Сейчас главное — выиграть время: русские приближаются.

Однажды среди белого дня в дом Гугаса ворвались сыновья Османа, убившие в саду дедушку. Мурад побежал позвать на помощь. Около дверей одни верзила, ударом по голове сбил его с ног. В доме, кроме Сирануш, никого не было. Мать с детьми с утра пошла к родным, бабушка и Заназан были у соседей.

Накинув на голову Сирануш черное покрывало, сыновья Османа вытащили ее из дома и поспешно скрылись. Очнувшись, Мурад выскочил на улицу. Кто-то из соседей увидел, как тащили Сирануш, и поднял тревогу. На крик прибежали люди, вышли из тайников скрывавшиеся там мужчины. Они принялись стрелять вслед удаляющимся бандитам, но девушку спасти не смогли. На пустыре, отделяющем армянскую часть города от турецкой, сыновей Османа дожидались оседланные кони. Похитители посадили Сирануш на коня и умчались.

На выстрелы подбежали жандармы. Они на ходу стали расстреливать всех попадающихся им на глаза. Потом облили дома керосином и подожгли их.

Так началась эта страшная резня, и мало кому удалось уцелеть.

Как только турки ворвались в армянский квартал, Мурад помчался в крепость и отыскал там Хачика. Здесь же оказался его отец.

— Сирануш увезли!.. Там всех убивают!.. — задыхаясь, рассказывал Мурад. — Скорей, помогите!

Вооруженный отряд помчался в город. Гугас послал одного из своих бойцов в горы к остальным беглецам с просьбой прийти на помощь.

— Скажи им, что это конец, мы будем драться до последнего.

Отряд Хачика подоспел вовремя. Им удалось легко вытеснить толпу лавочников, босяков и немногочисленные группы полицейских из квартала. Вскоре подошли и другие вооруженные отряды. Объединившись, они пошли на турецкий квартал, захватили казармы и тюрьму. Арестованных учителей и директора армянской школы освободили. В казармах захватили много винтовок и патронов. К вечеру город целиком перешел в руки вооруженных армян. Уцелевшие жандармы и чиновники поспешно удрали из города.

Всю ночь Апет с товарищами искали Сирануш, но нигде не могли ее найти. Не нашли и сыновей Османа. В доме старого Османа никого, кроме старухи, не было. Она уверяла, что не знает, куда ушли муж и сыновья. Апет всю ночь бегал по городу, заходил во все турецкие дома, просил, угрожал, но ничего не добился. Он вернулся только на рассвете и, сев у порога, горько зарыдал.

— Стыдно, Апет! А я — то думал — ты настоящий мужчина! — рассердился Гугас. — Слезами делу не поможешь. Нужно отомстить за все. За наших матерей, за невинных детишек, за поруганную честь наших сестер и невест.

Ранним утром на город двинулись аскеры из близстоящих гарнизонов. Удержать город, выстоять против частей регулярной армии было немыслимо, и около пяти тысяч женщин, детей и стариков под охраной четырехсот вооруженных людей поднялись на гранитную гору в крепость, чтобы укрыться за ее стенами.