Романы. Рассказы - Страница 47

— Ты же не виноват: сестру хотел спасти.

— Нет, струсил я в ту ночь. Мне бы переплыть обратно, может, она еще была жива; может, я и брата нашел бы. Если Нубар даже остался жив и его взяли курды, он все забудет, станет курдом и я его больше не найду…

Погруженные в свои воспоминания, оба они замолчали.

Как-то вечером устроили привал. Лежа на душистой траве, ребята тихонько пели.

— Вот сейчас бы твои серебряные часы, Смпад! Мы узнали бы, сколько времени, — пошутил Качаз.

— Что часы? Часы — ерунда! Если останусь жив и доберусь до Стамбула, куплю не одни часы.

— Интересно бы знать, как ты это сделаешь? Наверное, у твоего отца там лавка осталась? — не отставал от Смпада Качаз.

— Заработаю!

— Значит, ты собираешься стать богачом? — спросил Ашот.

— А как же! Обязательно!

— Смпад, когда разбогатеешь, не забудь меня, возьми к себе на работу, — пошутил Мушег.

— Не беспокойтесь, ребята, всех вас устрою, — ответил на шутку шуткой Смпад.

Так понемногу завязался разговор. По просьбе товарищей Мушег рассказал о том, что с ним было.

— После падения крепости меня вместе с остальными повели вниз. Я видел, как ребята и старики шагали сквозь шеренгу озверевших, опьяненных кровью людей… Казалось, не было никакого спасения, и я пустился бежать. Сзади раздались выстрелы, — стреляли в меня, но, как видно, промахнулись. Я добежал до какого-то полуразрушенного дома. Вокруг ни души. Отдышавшись, побежал дальше и очутился в саду. Там, спрятавшись за деревьями, я стал наблюдать. Посредине сада стоял маленький домик, из которого часто выходила в сад пожилая женщина. Убедившись, что она одна, я рискнул постучаться. Старуха не удивилась моему появлению, словно она ждала меня.

«Спасите…» — только и мог сказать я, так как был очень слаб, чуть не свалился у ее ног.

«Бедный мальчик!» — промолвила она и повела меня в дом.

Она напоила меня молоком, дала кусок белого хлеба, принесла теплой воды, велела умыться и, когда я пришел в себя, уложила спать.

Вечером пришел ее муж. Я, притворившись спящим, слушал их разговор.

«Это его аллах послал к нам, — сказал муж. — Пусть живет у нас, и, если наш сын не вернется, мы его усыновим».

«Парень смышленый, но, видимо, очень настрадался».

«Мало сказать — настрадался! Ты бы видела, что с ними делали! Я работать не мог, руки дрожали».

«Говорила тебе утром: не выходи из дому».

«Нельзя. Работа была. Что же, разбуди, дай посмотреть, какой он из себя, да кстати накормишь его».

Мои хозяева оказались на редкость добрыми людьми. Они ухаживали за мной, как за родным сыном. Хозяин был столяром и каждое утро уходил в город на работу, а мы со старухой оставались в саду одни. Я помогал ей по хозяйству: носил воду, чистил сад, разрыхлял землю под деревьями. Я был доволен своей судьбой. Единственный их сын Магомет был мобилизован в армию, и вот уже полгода, как они не получали от него писем. Это очень беспокоило и огорчало родителей. Старуха часто сажала меня около себя, рассказывала о сыне и горько плакала. Старик крепился, только тяжело вздыхал.

Из сада я почти не выходил. Старики решили меня назвать Магометом, в память сына, и усыновить. Для этого нужно было проделать кое-какие формальности, мне же следовало принять ислам и пройти обряд обрезания. С этой мыслью я никак не мог примириться, все мучился, искал выхода. Однажды хотел даже удрать, но пожалел стариков: они были очень добрые и искренне привязались ко мне. Увидев, что я чем-то озабочен, они стали допытываться. Я, ничего не тая, все начистоту рассказал им.

«Что же, сынок, подождем еще немного. Если появится кто-нибудь из твоих родителей, то мы тебя отпустим, а может, ты к тому времени привыкнешь к нам…»

— Золотая старуха! — воскликнул Ашот.

— Да! На самом деле хорошая женщина, — подтвердил Мушег и продолжал: — С принятием ислама решили повременить. После этого разговора они не стали хуже относиться ко мне; наоборот, всячески старались заменить родителей. В доме сохранился саз их сына, и, чтобы доставить им удовольствие, я начал учиться играть на этом инструменте. По ночам, особенно зимой, старуха садилась вязать, старик ножом мастерил разные фигуры и детские игрушки из дерева, я же брал саз, играл и пел. Так тихо и незаметно шли дни.

А бывало, сам старик начинал рассказывать о чем-нибудь. Он много раз бывал в разных городах Турции, даже в Измире и Стамбуле, много видел и многое узнал, хотя был религиозен, верил в Коран и иногда ходил в мечеть. Его рассуждения иногда удивляли меня. Однажды вечером, когда мы сидели у жаровни, старик вдруг отложил ножик и обратился ко мне с такими словами:

«Ты, сынок, не таи в сердце своем злобу против турок за то, что они причинили тебе много зла. Простой народ тут ни при чем, все это сделали беи да богачи. Они и нам тоже делают много зла. — Старик замолчал и после некоторого раздумья добавил: — Простой народ везде добрый, он рад жить в мире со своими соседями, никого не обижать, но ему не позволяют делать это. Вот и сейчас. Народ проливает свою кровь, а спроси, зачем… Видать, богачам тесно стало жить на этом свете, вот они и гонят народ на убой. Ничего, на том свете аллах рассудит всех и каждому воздаст по его заслугам».

Я свыкся со своим положением и, наверно, еще долго жил бы у них. Но соседи все-таки узнали обо мне. Особенно неистовствовал старик Осман — помнишь, Мурад? — ваш сосед.

— Как же! Его сыновья дедушку убили.

— Вот он самый. Оказывается, в ту ночь, когда наши спустились из крепости, Апет со своими товарищами зашел в дом Османа и убил его сыновей.